ЛУЧШЕ МЕНЬШЕ, ДА ЛУЧШЕ
В вопросе об улучшении нашего госаппарата Рабкрину следует, по моему мнению, не гнаться за количеством и не торопиться. Мы так мало успели до сих пор подумать и позаботиться о качестве нашего госаппарата, что будет законной забота об особенно серьезной подготовке его, о сосредоточении в Рабкрине человеческого материала действительно современного качества, т. е. не отстающего от лучших западноевропейских образцов. Конечно, для социалистической республики это условие слишком скромно. Но нам первое пятилетие порядочно-таки набило голову недоверием и скептицизмом. Мы невольно склонны проникаться этим качеством по отношению к тем, кто слишком много и слишком легко разглагольствует, например, о "пролетарской" культуре: нам бы для начала достаточно настоящей буржуазной культуры, нам бы для начала обойтись без особенно махровых типов культур добуржуазного порядка, т. е. культур чиновничьей, или крепостнической и т. п. В вопросах культуры торопливость и размашистость вреднее всего. Это многим из наших юных литераторов и коммунистов следовало бы намотать себе хорошенечко на ус.
И вот, в вопросе о госаппарате мы теперь из предыдущего опыта должны сделать тот вывод, что лучше бы помедленнее.
Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны сначала подумать вплотную, каким образом бороться с недостатками его, памятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто, но не изжито, не отошло в стадию ушедшей уже в далекое прошлое культуры. Именно о культуре ставлю я здесь вопрос, потому что в этих делах достигнутым надо считать только то, что вошло в культуру, в быт, в привычки. А у нас, можно сказать, хорошее в социальном устройстве до последней степени не продумано, не понято, не прочувствовано, схвачено наспех, не проверено, не испытано, не подтверждено опытом, не закреплено и т. д. Иначе и не могло быть, конечно, в революционную эпоху и при такой головокружительной быстроте развития, которая привела нас в пять лет от царизма к советскому строю.
Ленин тут конечно не называет вещи своими именами – но судя по всему, он вполне представляет себе всю катастрофичность сложившейся в России ситуации с «человеческим материалом».
За большевиками пошли не лучшие. За большевиками пошла наиболее темная, наименее образованная и наиболее озлобленная часть русского общества. Пошли даже не те, кому нечего было терять – а те, кто был одержим идеями социальной мести.
Кстати.
Читая многие вещи о гражданской войне – поражаешься разлитой в ней ненависти не к монархистам, и даже не столько к богатым – сколько к образованным и выделяющимся из серой массы людям. Это все проявилось в 1917 году – и с особой яростью полыхнуло годом позднее. Кадет – было расстрельным приговором. Крики «бей шляпу!» раздавались то тут то там. Ленин, приехав в шляпе и костюме надел рабочую кепку не просто так – он все быстро понял. Раскол в России был не столько на бедных и богатых, не столько на правых и левых – сколько на униженных и всех остальных. Ленин стал вождем униженных, мимикрировав под них.
Почему так?
Интеллигенция так и не смогла отделаться от иронии в разговоре и ненавязчивой манере разговаривать с собеседником с высоты своего образования и положения. Такие манеры общения мгновенно опознавались и вызывали дикий взрыв ненависти у тех, кому эта ирония была адресована. Россия все же была не столько классовым, столько кастовым обществом, и крестьянин, родившийся крепостным и ставший миллионером (а такие были и не один) – все равно должен был мучительно и трудно, не за одно поколение – преодолевать ступени социальной лестницы. Причем интеллигенция, на словах выступая за равенство – сделала на деле для ликвидации этих кастовых разрывов очень мало. Как нельзя лучше для этого подошел бы капитализм: ты родился Ванькой, но если у тебя появился миллион – то ты уже Иван Иванович, и тебе все кланяются. Но ведь именно интеллигенция самоотверженно, отдавая всю себя – боролась против утверждения капитализма в России. На самом деле – и проект интеллигенции подразумевал деление людей на лучших – и всех остальных. Просто критерии деления были другие – образование, авторитет, какие-то заслуги. Низы же боролись не только за более высокую зарплату – но и за чувство собственного достоинства. Почти во всех требованиях забастовщиков – требование обращаться к рабочим на «вы».
Постепенный, но очень быстрый по историческим меркам слом ограничений и социальных правил – вызвал настоящую лавину социальной мести униженных и оскорбленных. Не за выпоротых на конюшне дедов и прадедов (хотя наверное и за это, но значимее были все же свои, собственные обиды) – а за собственный опыт униженности казалось бы мелочами. Очень показателен опыт булгаковского Шарикова – вот именно так «верхи» смотрели на «низы».
И победили в Гражданской войне именно эти – униженные. И начали насаждать свои порядки, прикрываясь коммунизмом. Точнее даже не насаждать свои порядки – это было бы лучше. А упиваться своим положением новых хозяев страны и изживать свои комплексы самым мерзким и опасным для общества путем.
Ленин – пусть и не в лоб, говорит им: социалистическая культура должна быть выше, чем буржуазная, но вы, товарищи, вы сейчас не выше, как вы думаете. Вы просто не доросли даже до буржуазной культуры и выдаете за пролетарскую культуру свою дикость. И есть молодые коммунисты, которые считают, что вот эта вот дикость – и есть высокая коммунистическая культура как она есть. А ни хрена не так – это даже до буржуазной не дотягивает. В нас то чиновничья, то крепостническая культура говорит, и это совсем не есть хорошо.
Надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д. Надо задуматься над проверкой тех шагов вперед, которые мы ежечасно провозглашаем, ежеминутно делаем и потом ежесекундно доказываем их непрочность, несолидность и непонятость. Вреднее всего здесь было бы спешить. Вреднее всего было бы полагаться на то, что мы хоть что-нибудь знаем, или на то, что у нас есть сколько-нибудь значительное количество элементов для построения действительно нового аппарата, действительно заслуживающего названия социалистического, советского и т. п.
Нет, такого аппарата и даже элементов его у нас до смешного мало, и мы должны помнить, что для создания его не надо жалеть времени и надо затратить мною, много, много лет.
Какие элементы имеются у нас для создания этого аппарата? Только два. Во-первых, рабочие, увлеченные борьбой за социализм. Эти элементы недостаточно просвещены. Они хотели бы дать нам лучший аппарат. Но они не знают, как это сделать. Они не могут этого сделать. Они не выработали в себе до сих пор такого развития, той культуры, которая необходима для этого. А для этого необходима именно культура. Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском, бойкостью или энергией, или каким бы то ни было лучшим человеческим качеством вообще. Во-вторых, элементы знания, просвещения, обучения, которых у нас до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами.
И тут нельзя забывать, что эти знания мы слишком еще склонны возмещать (или мнить, что их можно возместить) усердием, скоропалительностью и т. д.
Нам надо во что бы то ни стало поставить себе задачей для обновления нашего госаппарата: во-первых — учиться, во-вторых — учиться и в-третьих — учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мертвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом. Одним словом, нам надо предъявлять не те требования, что предъявляет буржуазная Западная Европа, а те, которые достойно и прилично предъявлять стране, ставящей своей задачей развиться в социалистическую страну.
…
Надо взять за правило: лучше числом поменьше, да качеством повыше. Надо взять за правило: лучше через два года или даже через три года, чем второпях, без всякой надежды получить солидный человеческий материал.
Я знаю, что это правило трудно будет выдержать и применить к нашей действительности. Я знаю, что тысячами лазеек обратное правило будет пробивать у нас себе дорогу. Я знаю, что сопротивление нужно будет оказать гигантское, что настойчивость нужно будет проявить дьявольскую, что работа здесь первые годы, по крайней мере, будет чертовски неблагодарной; и тем не менее я убежден, что только такой работой мы сможем добиться своей цели и, только добившись этой цели, мы создадим республику, действительно достойную названия советской, социалистической и пр., и пр., и т. п.
…
Я думаю, что при том человеческом материале, который мы имеем, не будет нескромно предположить, что мы уже достаточно научились для того, чтобы систематически и заново построить хоть один наркомат. Правда, этот один наркомат должен определять собой весь наш госаппарат в целом.
Объявить конкурс сейчас же на составление двух или больше учебников по организации труда вообще и специально труда управленческого. В основу можно положить имеющуюся уже у нас книгу Ерманского, хотя он, в скобках будь сказано, и отличается явным сочувствием меньшевизму и непригоден для составления учебника, подходящего для Советской власти. Затем, можно взять за основу недавнюю книгу Керженцева; наконец, могут пригодиться еще кое-какие из имеющихся частичных пособий.
Послать нескольких подготовленных и добросовестных лиц в Германию или в Англию для сбора литературы и изучения этого вопроса. Англию я называю на случай, если бы посылка в Америку или Канаду оказалась невозможной.
…
Я думаю, что лучше всего выражу свою мысль, если сравню мой план с учреждениями академического типа. Члены ЦКК должны будут под руководством своего президиума работать систематически над просмотром всех бумаг и документов Политбюро. Вместе с тем они должны будут правильно распределять свое время между отдельными работами по проверке делопроизводства в наших учреждениях, начиная от самых мелких и частных и кончая высшими государственными учреждениями. Наконец, к разряду их работ будут относиться занятия теорией, т. е. теорией организации той работы, которой они намереваются себя посвятить, и практические занятия под руководством либо старых товарищей, либо преподавателей высших институтов организации труда.
Но я думаю, что ограничиться такого рода академическими работами им никак не доведется. Наряду с ними им придется подготовлять себя к работам, которые я не постеснялся бы назвать подготовкой к ловле, не скажу — мошенников, но вроде того, и придумыванием особых ухищрений для того, чтобы прикрыть свои походы, подходы и т. п.
Если в западноевропейских учреждениях подобные предложения вызвали бы неслыханное негодование, чувство нравственного возмущения и т. д., то я надеюсь, что мы еще недостаточно обюрократились, чтобы быть способными на это. У нас нэп еще не успел приобрести такого уважения, чтобы обижаться при мысли о том, что тут могут кого-то ловить. У нас еще так недавно построена Советская республика и навалена такая куча всякого хлама, что обидеться при мысли о том, что среди этого хлама можно производить раскопки при помощи некоторых хитростей, при помощи разведок, направленных иногда на довольно отдаленные источники или довольно кружным путем, едва ли придет кому-либо в голову, а если и придет, то можно быть уверенным, что над таким человеком мы все от души посмеемся.
А тут Ленин предлагает еще более неслыханное – отправлять людей учиться на Запад менеджменту и издать несколько книг по труду, в том числе отдельно – по тому же менеджменту.
Вам напомнить, как вел дела Сталин?
Сталин был чужд всякого понятия о менеджменте. Он признавал только насилие и страх. Каждый на своем месте должен был добиваться результата не щадя ни себя ни других. За ошибки – отвечал не только ты жизнью (прошедших Гражданскую этим вряд ли напугаешь), но и твоя семья, твои родные. Почему маршалом Победы стал Жуков? Он не был выдающимся тактиком или стратегом – по крайней мере, в начальный период войны. Но он умел заставить других стоять насмерть. Мог гнать людей на пулеметы, на танки, на минные поля. Сталин ценил как раз таких работников во всех сферах деятельности – грубых, жестоких, беспощадных.
Как мы видим, понимание Ленина отличалось очень сильно. Он предлагал, по сути, учиться у Запада менеджменту, учиться вообще жизни. Понятно, что если бы идеи Ленина были бы приняты и воплощены в жизнь, сталинская тоталитарная диктатура просто не смогла бы состояться. Выпестованный ленинский корпус начальников – просто не принял бы сталинские правила игры, с игрой на смертельном страхе, хамством, полным отсутствием чувства собственного достоинства и крайней степенью неприхотливости. И при этом – назойливым хвастовством, громогласными утверждениями что мы живем в лучшей стране мира. Становится понятно, почему Политбюро и конкретно Сталин – отстраняли Ленина от любой политической деятельности. Они уже задумали то что они задумали.
…
Как можно соединить учреждения партийные с советскими? Нет ли тут чего-либо недопустимого?
Я ставлю этот вопрос не от своего имени, а от имени тех, на кого я намекнул выше, говоря, что бюрократы имеются у нас не только в советских, но и в партийных учреждениях.
Почему бы, в самом деле, не соединить те и другие, если это требуется интересом дела? Разве кто-либо не замечал когда-либо, что в таком наркомате, как Наркоминдел, подобное соединение приносит чрезвычайную пользу и практикуется с самого его начала? Разве в Политбюро не обсуждаются с партийной точки зрения многие мелкие и крупные вопросы о "ходах" с нашей стороны в ответ на "ходы" заграничных держав, в предотвращение их, ну, скажем, хитрости, чтобы не выражаться менее прилично? Разве это гибкое соединение советского с партийным не является источником чрезвычайной силы в нашей политике? Я думаю, что то, что оправдало себя, упрочилось в нашей внешней политике и вошло уже в обычай так, что не вызывает никаких сомнений в этой области, будет, по меньшей мере, столько же уместно (а я думаю, что будет гораздо более уместно) по отношению ко всему нашему государственному аппарату. А ведь Рабкрин и посвящен всему нашему государственному аппарату, и деятельность его должна касаться всех и всяких, без всякого изъятия, государственных учреждении, и местных, и центральных, и торговых, и чисто чиновничьих, и учебных, и архивных, и театральных и т. д. — одним словом, всех без малейшего изъятия.
Почему же для учреждения с таким широким размахом, для которого, кроме того, требуется еще чрезвычайная гибкость форм деятельности, — почему же для него не допустить своеобразного слияния контрольного партийного учреждения с контрольным советским?
Я бы не видел в этом никаких препятствий. Более того, я думаю, что такое соединение является единственным залогом успешной работы. Я думаю, что всякие сомнения на этот счет вылезают из самых пыльных углов нашего госаппарата и что на них следует отвечать только одним — насмешкой.
Опять-таки, следует признать, что Ленин, по сути, изобрел коучинг, опередив время на несколько десятков лет…
Другой вопрос – соотношение партии и правительства. Вопрос, который в немалой степени погубил СССР, так как стал причиной и проблем и безответственности.
Писатели – сталинисты сейчас пишут, что вынужденное включение партии с ее вертикалью в саму государственную систему было вызвано тем что чиновничья вертикаль была проблемной и разболтанной. Как будто в партии были ровно не те же самые люди. Вопрос – какие функции должна была исполнять партия и ее параллельная вертикаль. Когда политически осуждали Берию, одно из обвинений было такое – за какое дело он не возьмется, по нему секретарь обкома – диспетчер. Обвинение интересное – фактически Берию осуждали за то что он пытался заставить партийных чиновников как-то отрабатывать свой хлеб. На том же пленуме было открыто сказано, что задача партийных чиновников – общее руководство. То есть давать указания тем кто работает – и ни за что не отвечать.
Ленин судя по всему видел будущий функционал партии двояко. С одной стороны – контроль по линии партии. Но с другой – обучение, причем обучение не в смысле задалбливания идеологических догм – а в смысле обучения менеджменту. Лучшие люди партии сдав экзамен, должны были выезжать за границу, смотреть там и учиться как ведут дела – а потом возвращаться и учить этому других, причем на местах, в процессе работы, а не за партой. Надо сказать, что такой подход и сейчас был бы современным – а тогда он был ультрасовременным. По факту же получилось так: контроль свелся к контролю расходования денежных средств. А обучение – при Сталине оно частично кстати было внедрено – но именно частично и не так как хотел Ленин. Люди ехали – но они учились не менеджменту как таковому, а конкретному производству, которое потом возвращаясь, ставили на родине, в СССР, часто на закупленном там же оборудовании. Так же не была налажена система передачи опыта, те кто обучился – систематически не учили других.
Если бы идеи Ленина были бы воплощены в жизнь, система выглядела бы следующим образом:
- Рабрин как базовый институт обучения и контроля
- Сотрудники Рабкрина, которые едут в командировку за границу, обучаются там, а потом вернувшись, идут в организации, работают с их оргструктурой, с процессами, обучают персонал – и одновременно контролируют.
- Институты менеджмента (Центральный институт труда и другие), которые обобщают опыт, проводят дополнительное обучение уже в СССР, и на базе своего и чужого опыта ведут научную работу по менеджменту.
Если бы это все было, то СССР мог бы на пятьдесят лет опередить Запад с «революцией менеджеров», «революцией экспертов» и вырваться вперед.
Journal information